Этот внезапный “mise en abyme” погрузил меня в самые мрачные глубины метафизики. Мысль о том, что я сплю, и мне снится сон, что я сплю, и мне снится сон, что я сплю... сходу бросает в бездонный колодец бесконечных рекурсий, из которого нет никаких шансов выбраться. Как Алиса, которой снится Зазеркалье, в котором спит Черный Король, которому снится Алиса:

— Ему снится сон! — сказал Траляля. — И как по-твоему, кто ему снится?
— Не знаю, — ответила Алиса. — Этого никто сказать не может.
— Ему снишься ты! — закричал Траляля и радостно захлопал в ладоши. — Если б он не видел тебя во сне, где бы, интересно, ты была?
— Там, где я и есть, конечно, — сказала Алиса.
— А вот и ошибаешься! — возразил с презрением Траляля. — Тебя бы тогда вообще нигде не было! Ты просто снишься ему во сне.

Но мысль нашего бамбино, в отличие от кэрролловской, была чиста, как “tabula rasa”, и не отягощена никакими избыточными сущностями. Ее дальнейшее толкование приводило лишь к умоизлияниям в стиле гашековского повара-оккультиста Юрайды:

— Милый друг, — после небольшой паузы обратился он вполголоса к старшему писарю, сделав при этом непроизвольный жест рукой и опрокинув все стоявшие перед ним на столе стаканы, — существует небытие всех явлений, форм и вещей, — мрачно произнес после всего содеянного повар-оккультист. — Форма есть небытие, а небытие есть форма. Небытие неотделимо от формы, форма неотделима от небытия. То, что является небытием, является и формой, то, что есть форма, есть небытие.